Первые крупные контингенты иностранцев были направлены на тарное производство комбината № 179. Одни военнопленные работали на циркулярных пилах и деревообрабатывающих станках, другие сколачивали снарядные ящики. Ветеран «Сибсельмаша» А. Е. Седых, работавшая в то время с немецкими бригадами контролером, отмечает честность военнопленных при сдаче продукции, их вежливость. С массовых приветствий «Гутен морген» начиналась каждая рабочая смена, продолжительность которой составляла 11 часов. Однако бросалась в глаза изможденность этих людей. Часто можно было видеть, как слаб и плохо чувствует себя человек, стоящий у станка или подносящий доски. Всего до конца войны, по отчетным документам лагеря, военнопленные изготовили 864 тыс. ящиков для боеприпасов[3]. В последующие годы они стали шире привлекаться к труду в качестве квалифицированных станочников, в том числе на германском оборудовании, в большом количестве поступавшем на предприятия Новосибирска, помогали русским рабочим освоить его.
Однако основная масса военнопленных направлялась на стройки и производство строительных материалов. Иностранные бригады построили крупные промышленные обьекты: литейный цех на заводе «Тяжстанкогидропресс», сталелитейный цех на стрелочном заводе, кузнечный цех на заводе им. XVI партсъезда, блочный двухэтажный корпус для изготовления стальконструкций треста «Стальконструкция» и многие другие. Силами военнопленных было изготовлено 39 млн штук кирпича, 230 тыс. штук шлакоблоков, добыто 160 тыс. кубометров бутового камня и щебенки, заготовлено и переработано 140 тыс. кубометров древесины.
Существенный вклад они внесли в благоустройство города: проложили шоссейные дороги в районе Оловозавода и «Тяжстанкогидропресса», заасфальтировали 22 тыс. м 2 улиц и площадей, выкопали траншеи и уложили 5 тыс. погонных метров труб городского водопровода. Труд военнопленных сыграл большую роль в решении жилищной проблемы в нелегкое послевоенное время. В различных районах Новосибирска они построили благоустроенные дома, в том числе четырех- и пятиэтажные, общей площадью 40675 м 2 , в которых и по сей день живут новосибирцы. Их руками возведено или капитально реконструировано несколько ценных в архитектурном отношении зданий, в том числе здание Западно-Сибирского филиала Академии наук на ул. Фрунзе.
Узники лагеря привлекались и к сельскохозяйственному труду. В пос. Мирный Коченевского р-на было организовано многоотраслевое подсобное хозяйство, в котором около 500 чел. занимались выращиванием растениеводческой и животноводческой продукции. Военнопленных, грузивших зерно, можно было постоянно видеть как на Новосибирском, так и Бердском элеваторе.
В акте о расформировании лагеря подчеркивалось, что за все время производственной деятельности с октября 1944 г. по ноябрь 1948 г. он был рентабельным, перечислил в доход государству 17,7 млн руб.[4] Военнопленные не только окупили расходы на свое содержание, но, безусловно, немало сделали и для социально-экономического развития Новосибирска.
И всё же для многих пребывание здесь окончилось трагически. Неимоверно трудной оказалась первая, рано наступившая и очень суровая зима 1944-1945 гг. Начальник управления НКВД по Новосибирской обл. комиссар госбезопасности Ф. П. Петровский сообщал первому секретарю обкома партии М. В. Кулагину, что к марту 1945 г. в лагере умерло 1 662 чел., или 20% общей численности заключенных. Лагерный персонал, медицинские работники и городские власти стремились предотвратить массовую гибель военнопленных. При каждом лагерном отделении были организованы лазареты, в которых все больные получили постельные принадлежности и нательное белье, что по тем временам было делом непростым. Систематически проводилась профилактическая обработка узников, устанавливался строгий контроль за санитарным состоянием жилых помещений, что позволило избежать распространения инфекционных заболеваний. Удалось существенно улучшить питание военнопленных, среднесуточная калорийность рационов была доведена до 3000 ккал., а больные и дистрофики дополнительно получали блюда, приготовленные по специальным рецептам. Тем не менее обстановка в лагере, по оценке руководителя управленияя НКВД, продолжала оставаться «крайне напряженной», что требовало безотлагательной помощи со стороны областных и городских властей[5].
Высокая смертность военнопленных определялась не политической линией советского руководства и НКВД, которая была направлена на сохранение их жизни, а вызывалась стечением обстоятельств фронтовой и тыловой действительности. В результате крупномасштабных наступательных операций Красной армии значительная часть вражеских военнослужащих попадала в плен после пребывания в окружении, т. е. уже в истощенном состоянии. Затем они направлялись в сборные лагеря, проходя по 200-300 км и получая крайне скудное питание. Тяжелым испытанием стал для них долгий путь в сибирский тыл. Эшелоны, которые составлялись из товарных вагонов, не оборудованных для людских перевозок (без нар, печей, отхожих мест), медленно двигались на восток, пропуская воинские, санитарные и грузовые поезда. Сухого пайка хватало лишь на несколько дней, горячая пища на станциях предоставлялась редко, и даже глотка воды приходилось ждать многие часы. Медицинское освидетельствование военнопленных, прибывших с первыми эшелонами в Новосибирск, показало, что половина из них находилась в крайне ослабленном состоянии. «Оздоровительный карантин», который прежде всего преследовал цель повысить процент «трудового фонда», т. е. тех, кого можно было направить на работу, несколько облегчил участь узников. Однако и после него 323 чел. были признаны дистрофиками, 429 зачислены в «ОК» — оздоровительные команды, 357 помещены в лазареты[6].
Сам лагерь оказался не подготовленным в достаточной мере к массовому приему военнопленных. Выделенные для них продовольственные фонды не имели продуктов в полном объеме, многие же запланированные продукты не поставлялись вообще. Хотя соответствующие решения Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР и местных партийных и советских органов об организации лагеря были приняты заблаговременно, подготовка жилого фонда и санитарно-бытовых помещений велась медленно. Предприятия — основные потребители рабочей силы постоянно нарушали свои обязательства по поставкам строительных материалов, предоставлению транспортных средств для завоза топлива и продуктов.
К ноябрю 1944 г. наиболее «благоустроенным» оказалось первое лагерное отделение, размещенное на базе бывшей колонии советских заключенных на тарном заводе комбината № 179. Здесь имелось два каркасно-засыпных барака и три обширных землянки общей площадью 3 109 м 2 , на одного военнопленного приходилось 1,6 м 2 , что считалось «вполне достаточным». Активно велось строительство ещё 7 земляных помещений для новых контингентов, заканчивалось оборудование лазарета, кухни и столовой.
Во втором лагерном отделении при заводе «Тяжстанкогидропресс» под жильё использовалась 21 землянка. Считалось, что к зиме они подготовлены, хотя и требовали дооборудования: установки вторых зимних переплетов, остекления, утепления тамбуров, перекладки печей и т. д.
Примерно такими же были недоделки в лагерной зоне при строительстве хлопчато-бумажного комбината в Первомайском р-не. Здесь имелось 32 многоместных землянки, но к началу зимы так и не построили баню, прачечную, лазарет, овощехранилище. В землянках отсутствовали сушилки и умывальники, половина печей нуждалась в ремонте. Подобным было положение и в других лагерных зонах. В целом часть жилищно-бытовых помещений для военнопленных не была достаточно подготовлена к суровой зиме, часть помещений вообще не была построена — строительство даже не начиналось. Лаготделения не обеспечивались необходимым количеством топлива. И такая ситуация сложилась накануне прибытия очередных партий военнопленных общей численностью 10 тыс. чел.[7]
Нельзя, однако, не отметить, что жизненные условия военнопленных не представляли собой нечто чрезвычайное на фоне общего тяжелого материально-бытового положения жителей Новосибирска. Как и в других городах, здесь действовала жесткая система распределения продуктов, при этом карточные нормы не превышали продовольственные рационы военнопленных. Карточки часто не отоваривались полностью, происходили перебои в снабжении хлебом. Одни виды продовольствия заменялись другими, худшего качества. В столовых предприятий, на которые направлялись военнопленные, в обеденный перерыв рабочим часто предлагались «щи», состоявшие из воды с крупно нарубленной и плохо промытой капустой. Варилась «затируха» — болтушка из муки или крупы. Готовились и другие блюда, в шутливых названиях которых отражалась вся горечь жизни. День за днем «голубую ночь» (суп из ботвы) сменяла «осень» (вода с горохом), за ней следовали «карие глазки» (уха из головок воблы) и т. д. И в тыловом Новосибирске происходили случаи смерти от голода. Одиноких людей, особенно пожилых, проводивших на фронт своих детей, потеря карточки или отсутствие сил, чтобы выстоять очередь и отоварить её, порой вели к роковому концу. В Новосибирске в 1943-1944 гг. жертвами авитаминоза и истощения стали 1 735 чел. Плохое питание вызывало и другие болезни, кончавшиеся смертельным исходом[8].
Нарастали жилищно-бытовые проблемы. Испытывая острый дефицит жилой площади, Новосибирск принял массу эвакуированного населения. Уже к декабрю 1941 г. для них было освобождено 220 тыс. м 2 жилых помещений. Усилился также приток людей из сельской местности для работы в промышленности и строительстве. Под жилье приспосабливались хозяйственные и культурно-бытовые здания, в общежитиях устанавливались двухярусные нары. Строились в основном каркасно-засыпные бараки и землянки, но и их не хватало. К концу войны на одного городского жителя приходилось всего 2,7 м 2 жилплощади. На предприятиях, разместивших военнопленных, кадровые рабочие испытывали огромные бытовые трудности. Особенно тяжелое положение складывалось для молодежи, проживавшей в общежитиях — каркасно-засыпных бараках и землянках, где отсутствовала мебель, посуда, постельное белье, своевременно не заготавливалось топливо. Очень трудно было приготовить горячую пищу, высушить одежду[9].
Тяжелые материально-бытовые и суровые природно-климатические условия, в которые попадали уже ослабленные военнопленные, представляли для них смертельную угрозу. Люди, родившиеся в Западной и Центральной Европе, одетые в легкие суконные шинели, плохо обутые, не могли выдержать сибирские морозы. Простудные заболевания, в том числе воспаление легких, стали одной из главных причин высокой смертности. Часто к летальному исходу вела дистрофия, ибо скудное лагерное питание не могло восполнить потерю сил. Многих сгубила дизентерия и другие желудочно-кишечные заболевания. И хотя для лечения военнопленных был открыт сравнительно неплохо оборудованный спецгоспиталь № 2494 на 200 мест, а в каждом лаготделении — свои лазареты, медицинская помощь была явно недостаточной. Особенно не хватало лекарств и перевязочных средств, с огромной перегрузкой трудились медицинские работники, не успевавшие оказать помощь всем нуждавшимся. В марте 1945 г. для нормальной организации лечебного процесса лагерю требовалось дополнительно 36 врачей, 25 фельдшеров, 44 медсестры, а областной и городской здравотделы категорически отказывались выделить даже несколько специалистов, ссылаясь на острейший «недокомплект» кадров в медицинских учреждениях города[10].
Сотрудники лагерной администрации составляли списки умерших, в которые заносились фамилия, имя и по русской традиции отчество военнопленного, год рождения, национальность, воинское звание, дата смерти, время и место захоронения.За весь период существования лагеря в этих списках оказались 2 900 чел. (табл. 1). Смертность стала стремительно нарастать с ноября 1944 г. и достигла апогея в январе-феврале 1945 г.
трудовые лагеря в сибири -продолжение